Этот материал прислал нам Йохен Пейпер из тюрьмы Ландсберга-на-Лехе, в которой он находится со времени окончания процесса Мальмеди.
«Зерно во тьме лишь к свету прорастет, а сердце преисполнится богатством».
Вольфганг Гёте
В монашеской келье на своей откидной кровати сидит военный преступник и дремлет. На двери написано «пожизненно», а в календаре — «октябрь 1952 года». Поет печка, паук разведывает новые места для зимовки, а осень сотрясает своей грубой рукой решетку окна. Тринадцать лет супружества на расстоянии, пятый год, как приговоренный к смерти снова празднует свой день рождения, и вот уже восьмой год, как он живет в каторжной тюрьме. Ничего не скажешь, радужная молодость. Ни одно животное не заслуживает такого плохого отношения. Только подумать о человеке как таковом: на какие жертвы он способен и на какие подлости. Насколько бесконечной должна быть цепь опыта, чтобы лишь немного понять человеческую суть. Военное поколение имеет опыт общения с людьми. Кроме того, в Ландсберге еще осталось время, чтобы наблюдать и анализировать.
Когда семь с половиной лет назад мы впервые вошли в мир, окруженный колючей проволокой, мы были словно дети, вдруг потерявшие свою мать. Выросшие и воспитанные на ясных законах фронта, мы чувствовали, что понять новые правила игры — выше наших сил. Тот, кто вначале еще думал, что правда может открыть глаза политике, ведомой слепой яростью, вынужден был вскоре узнать, что там, где ради демагогии на стене нужно рисовать кровожадную фигуру, вряд ли можно ожидать справедливости. Однако наша чистая совесть и наше неведение не имели границ. Ведь государство научило свою молодежь лишь обращению с оружием. Обращению с предательством нас не учили. Мы, вчера еще бывшие частью великогерманского вермахта, сегодня стояли, презираемые и избегаемые всеми, как мальчики для битья, окруженные ревущей толпой. Кто до этого знал лишь одну сторону инстинкта самосохранения, мужественную дрожь перед лицом опасности, должен был теперь привыкнуть к выкрикам «Держите вора!» в свой адрес, вынужден был терпеть доносительство тех достойных сожаления парней, которые хотели вернуться наверх, опускаясь все ниже и ниже. Кто в эти дни не сомневался в Германии и кому отвращение не закрывало рот?
По мере того как жизненное пространство постепенно уменьшалось, представляя собой сначала лагерь, потом барак, потом камеру, мы становились слепы к общему и видели лишь то, что разделяло нас. Недоверие и духовный нигилизм пришли на место товариществу. Каждый указывал на осечки других и оправдывал свое поведение этими обвинениями. «Хомо вульгарис» вырвался из цепей. Примитивные инстинкты были освобождены от всяческих препятствий и торжествовали, в то время как все остальное мы затаптывали в землю с радостью саморазрушения. Голод погонял нас, и человеческое достоинство сгибалось под ним. Благородные традиции и гордая стойкость падали на землю перед окурком сигареты. Не удивительно, что вражеский карательный удар попал по нашим слабым местам. Раздор и недоверие друг к другу — плохие советчики в зале суда. Кроме того, в этот раз положение в любом случае невозможно было бы спасти. Слишком много стараний приложили расставители западней при подготовке. С осознанием этого мы взошли на арену и молча стояли там на протяжении трех месяцев, пригвожденные к позорному столбу. Три раза по тридцать дней нас протаскивали по канавам за триумфальной процессией победителей. Потом все действительно закончилось. Последний плевок настиг своих жертв и смыл их через мрачные тюремные ворота. Остатки кораблекрушения Второй мировой войны!