На Молдавском мосту мне машет рукой оберштурмфюрер Бушман: «Еще сто метров, там за баррикадой они залегли!» Обершарфюрер держит в руках белый флаг, у меня неприятное ощущение в животе. Пройдя пятьдесят метров, мы видим, как появляется офицер и идет нам навстречу, лейтенант правительственных войск. Мы останавливаемся. Еще двадцать метров. Он вытягивает в нашу сторону руку: «Лейтенант Хицин! — Вежливый поклон в нашу сторону. — Разрешите провести Вас к командиру». Все это он произносит на безупречном немецком, с серьезным лицом, без ноток ненависти. Два метра молчания, затем: «Я учился в Берлине и в Париже». Пауза. «Вы причинили нам слишком много горя, отсюда и ненависть. Сложно с этим что-то поделать. Но зачем нужны еще жертвы? Война окончена. Вслед за Вами придет Красная Армия, и кто знает, что тогда будет!»

Я ничего не успеваю сказать. Как же коротки пятьдесят метров…

За баррикадой они сидят на корточках, в униформе и в гражданском, с немецким оружием. Я наталкиваюсь на полные ненависти взгляды. Меня проводят к полковнику, которому я передаю то, что должен сказать. Полковник выслушивает меня молча, затем исчезает куда-то на десять минут и возвращается с майором и человеком в штатском. Эти оба сопровождают меня к месту дислокации нашего полка.

Через несколько часов заграждения на улицах убраны. Наш полк боевым построением марширует через Прагу, на наших машинах сидят мужчины, женщины и дети. На улицах стоят чехи с опущенным оружием.

Позже нас обгоняет командир. Когда он проезжал мимо, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он хочет весь полк, в полном составе, передать американцам, с честью, как настоящий солдат, встретить победителя.

Появляются и первые американцы. Это высокие худые ребята с татуированной головой индейца на руке. «Все как на подбор, подошли бы для Лейбштандарта», — сухо говорит Гейнц рядом со мной.

Командира сразу окружили, мы видим, как он выходит из машины — ив этот момент долговязый американец протягивает руку к его шее, срывает с нее крест и показывает его, смеясь, своим товарищам… Мы поднимаем оружие, но командир машет нам рукой.

Никогда не забуду его лицо: гордость, презрение… сочувствие, все отпечаталось на нем.

Неужели так и выглядит конец?

В.К.

Атаки в нижнем течении Одера севернее места прорыва последовали позднее, хоть и не с прежней силой. Южному флангу 3-й танковой армии требовалось скорейшее прикрытие. Обе дивизии III танкового корпуса СС «Нордланд» и «Нидерланд» были переброшены в помощь 9-й армии и вступили в бой восточнее Берлина.

«Нордланд» воевала северо-восточнее Берлина и позже была вынуждена отступить к столице. «Нидерланд» была брошена в бой западнее Франкфурта, страховала в арьергарде части 9-й армии и отошла к Эльбе южнее Берлина. Зато из Готенхафена прибыла Полицейская дивизия, которая поступила в распоряжение III танкового корпуса СС.

3-я танковая армия отступала, кое-как сохраняя боевой порядок. Корпус СС Штейнера прикрывал с 20 апреля ее южный фланг: сначала на канале Финов под Эберсвальде, вскоре, по мере продвижения русских, — западнее на канале Руппинер и на Верхнем Хавеле под Ораниенбургом, а с 24 апреля — по дороге на Шпандау и, своими передовыми силами, на канале Гогенцоллерн. Наряду с полицейской дивизией СС на левом фланге была также задействована 3-я дивизия морской пехоты.

В эти дни Берлин был уже окружен. Лишь на западе в направлении Шпандау существовал узкий, всего 15 км в ширину, проход. Все надежды Гитлер, который закрылся у себя в канцелярии, возлагал на попытки деблокировать слабую армию Венка, попавшую в окружение на Эльбе. Но [12-я] армия Венка дошла лишь до района Белица, 28 апреля — до Ферха и левым флангом — почти до Науэна. До этого района смогли пробиться и боевые группы 9-й армии. Левый фланг имел слабую связь с корпусом Штейнера.