Подвеска, найденная в гробнице жрицы Деметры из Боспора Киммерийского.

Разумеется, случившееся с Лукуллом пришлось как раз на руку и личным, и политическим его врагам в Риме. Тем покровительством, которое Лукулл оказывал провинциалам, он возбудил против себя гнев всех богачей, которые стали толковать, что продолжительность войны наносит прямой ущерб законным интересам промышленности и торговли. Народная партия относилась к нему с ненавистью, как к посаженнику Суллы и аристократу, который, при неоспоримой своей талантливости и замечательной честности, оказывался гораздо менее уязвимым, чем многие представители того же сословия и той же партии. Сторонники Помпея — особенно размножившиеся после удачного окончания войны с морскими разбойниками — увидели, что Помпею предоставляется новый случай отличиться, новое военное поручение, еще один случай занять новое исключительное положение, многое обещающее в будущем. В то время, как Помпей еще пожинал лавры своей победы над пиратами, один из его приспешников, народный трибун Гай Манилий, вошел с предложением отозвать в Рим Лукулла и киликийского и вифинского наместников, а ведение войны против царей понтийского и армянского передать Гнею Помпею с чрезвычайными полномочиями (66 г. до н. э.). Само по себе это предложение, еще раз передававшее в руки Помпея почти единодержавную власть, было очень неудобно и для знати, и для демократической партии. Однако последняя, в то время подыскавшая себе очень проницательного и умного вождя в молодом человеке из высшей знати, из фамилии Юлиев — в Гае Юлии Цезаре — нашла, что ей выгодно будет прикинуться на этот раз, будто для нее Помпей — свой человек. А все те, кто только начинал свою карьеру и не совсем был в ней уверен, поспешили, конечно, перейти на сторону мощного вельможи, который уже успел стать выше всех партий, потому что пользовался в глазах народа чрезвычайной популярностью и неограниченным доверием. Слух о том, что предложение Манилия принято, застал Помпея еще в Азии и, вероятно, не был для него неожиданностью.