Потерпев дипломатическое или нравственное поражение, которое сам Наполеон III уготовил себе, совместно с Англией и Австрией, в польских делах 1863 года, по всему свету были разосланы его пригласительные грамоты. Но конгресс этот провалился с самого начала, которое и положила Англия своим отказом в нем участвовать. Английский министр иностранных дел, лорд Джон Россель, весьма разумно привел в оправдание этого отказа свое мнение, что конгрессы, может быть, и созданы для того, чтобы ими заканчивать войны, но уж отнюдь не для того, чтобы предотвращать их. В шлезвиг-голштинском вопросе Наполеон держался нейтральных воззрений или даже скорее благоволил к стремлениям германского народа. В этом отношении он выказал своего рода такт и предусмотрительность, без сомнения, предвидя, какие большие последствия повлечет за собой такой незначительный вопрос. Он думал, что на этом пути может ему представиться та возможность отличиться и получить влияние на внешнюю политику, которой он искал уже давно (с 1861 г.), но на ложном пути. Этот путь был весьма гадательный и фантастичный план соединенного испанско-английско-французского похода на Мексику в духе Наполеона I, вроде его египетских или испанских предприятий. Эти планы Наполеона III возбудили сильную оппозицию в законодательном корпусе, а с 1863 года явился здесь еще более сильный противник его идеям — бывший министр Людовика Филиппа — Адольф Тьер. В высшей степени замечательный по своему прошлому, по своему необыкновенному уму и знанию внутренних и внешних дел, по своему красноречию и преданности отечеству, Тьер был действительно выдающимся деятелем; а как таковой, он, понятно, не задумался, в подобающих выражениях, требовать восстановление конституционных начал. Он встретил себе поддержку против императора в партии умеренных, под предводительством адвоката Эмиля Оливье, противником которого явился представитель интересов императора, министр Эжен Руэ. На открытии вновь законодательного корпуса, в феврале 1865 года, эта партия завербовала себе 45 человек для составления проекта адреса и слияния воедино, во время программы, гласившей, что «Франция, преданная династии, дарующей ей благоустройство, тем не менее стоит и за свободу». Все эти и подобные стремления должны были пока дать дорогу лишь одному главному вопросу — германскому объединению, и весьма вероятно, что Наполеон льстил себя тайной надеждой при этом поживиться, расширив свои границы со стороны Германии, на что он, впрочем, и метил с самого своего восшествия на престол. В одной бумаге, адресованной им к министру внутренних дел, Наполеон так высказывает свои искренние пожелания Франции: увеличение французской территории, только тогда, когда карта Европы окончательно изменится, исключительно на пользу одной из главных держав, и в то же время, когда жители пограничных с Францией владений сами потребуют, чтобы их присоединили к ней; Пруссии он желает «побольше силы и однородности на Севере»; Австрии — поддержания ее высокого положения в Германии, и, наконец, второстепенным германским государствам — «более тесного между собой сближения». Итак, в общей сложности, император французский желал Германии распасться на три части, из которых одна — «более тесный союз второстепенных государств», вероятно, имела бы то же значение, как и какой-нибудь современный Рейнский союз под протекторатом Франции. Этим актом великодушно требовалась для Италии Венеция, а так как Бисмарк относился к предложениям союзов, сопряженным с приобретениями новых владений, неблагоприятно, то Наполеон скорее и покончил с Австрией, заключив с ней тайный договор, по которому от Австрии отходила Венеция, а взамен ее к ней присоединялась Силезия.