В пятницу, 30-го, в восемь часов утра, уполномоченные собрались опять у Лафитта и здесь постепенно выяснилось наивыгоднейшее разрешение кризиса для партии, так же мало склонной к республике, как к королевству Карла X или к правлению князя Полиньяка. Надо было найти выход, как в Англии в 1688 году. Как там Вильгельм Оранский, здесь был под рукой глава младшей линии дома Бурбонов, герцог Луи Филипп Орлеанский, в пользу которого служило теперь все, что до сих пор отдаляло его от трона. Сын Филиппа Эгалите, он сражался в битвах при Вальми и Жемаппе, был потом много лет в изгнании, как простой гражданин — под чужим именем, он был некоторое время учителем института в Граубюндене. Женитьба на неаполитанской принцессе хотя и приблизила его к легитимистскому лагерю, но он никогда не подымал оружия против Франции. Во время реставрации он осторожно держался в стороне; занимался приведением в порядок своего имущества, воспитанием детей, вел жизнь доброго буржуа и семьянина, не скрывая при этом своих либеральных убеждений. О ходе дел он знал. Уполномоченные, условившись с заседавшими в Люксембурге пэрами, пригласили герцога в Париж, чтобы предложить ему — дальше этого не шли пока — звание генерал-штадтгальтера королевства. Пока муниципальная комиссия еще занимала народ ничего незначащей прокламацией, он приехал вечером 30-го из своего поместья, недалеко от Парижа, переговорил с доверенными лицами, с Талейраном, мастером в деле перемены правлений, и принял на следующее утро от представителей депутатов генерал-штадтгальтерство, которое давало ему выход и относительно короля. Теперь обнародовали от его имени, что «хартия будет отныне действительна», причем палата, наполнявшаяся, по мере того, как опасность миновала, прибавила еще несколько вольнодумных требований и гарантий, в виде комментариев. В ратуше, напротив, и в толпе, волновавшейся вокруг нее, особенно между молодыми, по преимуществу борцами трех дней, преобладало настроение республиканское.

Луи Филипп Орлеанский, французский король. Гравюра работы Ноэля с портрета кисти Виптергальтера

Старик Лафайет, который сам хорошенько не знал, чего он хочет, и которому только что сообщили о решении депутатов, с трудом сдерживал толпу либеральными словами. При этих обстоятельствах герцог счел за лучшее самому отправиться с депутатами в ратушу, и он немедленно привел в исполнение это умное и смелое решение. Несмотря на демонстрации республиканцев, они благополучно достигли ратуши. Тут Лафайет встретил герцога, который держал себя с твердостью и тактом; он передал ему трехцветное знамя и, развертывая его, герцог и Лафайет подошли к окну: толпа пришла в восторг — дело было выиграно. Вместо муниципальной комиссии образовали министерство, в состав которого, кроме Казимира Перье, Гизо и других из конституционной партии, вошел республиканец Дюпон (de l'Eure), а Лафайету предоставили командование национальной гвардией, как в 1789 году. Ему удалось успокоить республиканских энтузиастов шутливыми остротами, что «герцог Орлеанский» лучшая из республик — что трон окружен будет республиканскими учреждениями.