14 января переговоры о мире возобновились опять, вследствие ноты Меттерниха. Наполеон послал своего министра иностранных дел Коленкура в Шатильон в Бургундии, и 5 февраля там состоялась первая конференция мирного конгресса. Союзники соглашались уже на границы 1790 года, то есть границы старой Франции, но Наполеон упорно требовал условий прежних франкфуртских переговоров, которые он тогда отвергнул. Со смелостью и бесцеремонностью, вполне свойственными этому беззастенчивому деспоту, Наполеон утверждал, что он опозорит себя, если оставит после себя Францию меньшей, чем принял ее в 1799 году; точно его собственная честь и честь его страны была выше чести других стран, у которых он отнимал по трети и половине их владений. «Что отвечу я республиканцам, когда они потребуют от меня своих Рейнских границ?» Коленкуру предписано было затягивать переговоры, и только одно мгновение повелитель его склонялся дать ему безусловное полномочие. Теперь, под впечатлением неудач Блюхера, значение которых сторонники примирения сознательно или бессознательно преувеличивали, представлялся последний случай быстро заключить мир, на условии границ 1792 года. Но и он преувеличивал значение своих недавних успехов. Печать проклятия деспотов давно уже лежала на нем! С открытыми глазами он ничего не видел; как истый льстец, он сам перетолковывал себе все события так, как они были выгоднее для него. Австрийцы, тесть его, Меттерних, Шварценберг, были в глазах действительно теми imbeciles, какими можно было признать их, судя о них по ведению ими войны. При этом он дозволил себе такую грубую хитрость, что в письме к императору Францу старался уверить его, будто, предлагая условия франкфуртских переговоров, он устраивает своим противникам золотой мост, дозволяя им выход из затруднительного положения (21 февраля).

Опасность гнилого мира повторилась впоследствии еще раз; а гнилым можно было признать мир даже на условии границ 1790 и 1792 годов — коль скоро Наполеон оставался на престоле. 24 февраля в Люзиньи перемирие было «принципиально» принято союзниками; но Наполеон потребовал, чтобы в условиях предстоящего мирного договора Бельгия оставлена была за Францией. Это показало, что он неисправим, и положило конец всяким мирным переговорам. Попытка рассорить союзников не удалась. Император Александр, который более прочих обладал чувством мужественного и царственного достоинства, объявил, что он впредь ни с Наполеоном, ни с кем-либо из членов его семьи никаких переговоров вести не будет. Едва не рассыпавшийся союз закрепили вновь 1 марта в Шомоне, договором обязательным на следующие 20 лет, и по которому четыре великие державы, Англия, Россия, Австрия и Пруссия, обязались выставить армию в 150 000 человек при всяком будущем нападении французов и содержать такое войско всегда наготове.