Людовик XV. С гравюры Ж. Г. Вилля
Людовик XIV скончался 10 сентября 1715 года на семьдесят седьмом году жизни после долголетнего царствования, преисполненного славы и блеска. Во многом этот блеск был только кажущийся, но во многом и действительный. Наружная сторона его разрослась, как нам известно, до грандиозных размеров; в душе же, Людовик XIV, «Король Солнце» («Le Roi Soleil»), как он сам себя величал, признавал его лишь настолько, насколько он был связан с его собственной особой. Как ни преданы были своей вере французы, их вера не имела ничего общего с Евангельским учением, с учением кротости и милосердия. Это было особенно заметно в отношениях и воззрениях самого короля, весьма напоминавшего собой (несмотря на всю свою цивилизованность) тип восточных деспотов.
Преемником его был его малолетний правнук Людовик XV (1715 – 1774 гг). Регент Франции, Филипп Орлеанский, был человек умный и властолюбивый. Он вполне полагался (и мог, действительно, полагаться) на свою личную рассудительность, и потому не соблюдал в управлении страной никаких требований или указаний, которые Людовик XIV оставил в своем завещании для ограничения регента.
Насколько Филипп был умен, настолько же был и распущен в своих нравственных и религиозных воззрениях; насколько при дворе Людовика XIV господствовала чопорность и благочестие, доходившее до ханжества, настолько при дворе его юного преемника царили безнравственность и легкомыслие. Последнее, впрочем, принесло даже некоторую пользу, так как регент Филипп возвратил свободу заключенным янсенистам, осужденным папской буллой «Unigenitus», и прогнал от себя иезуитов, в числе которых был и последний из духовников Людовика XIV, отец ле Телье. Своим главным советником и, так сказать, соправителем, Филипп избрал бывшего своего учителя, аббата (а вскоре после того уже и кардинала) Дюбуа, настолько же умного и настолько же испорченного человека, как и его питомец.
Расстройство финансов, сильно пострадавших за последнее царствование, привело к серьезной попытке введения новой финансовой системы. Она была поручена некоему шотландцу, Джону Лоу, который прибыл в Париж в 1716 году и сумел убедить правителя в неоспоримых преимуществах своего особого финансового плана, вполне ясного для нас как своими преимуществами, так и крупными недостатками. Лоу, который действительно глубже других вникал в запутанный вопрос о денежном обращении, исходил в своей системе из принципа кредита и введения его в общий строй финансов государства, который он находил «более важным, нежели открытие обеих Индий», а свои вычисления основывал на той идее, что стоимость банковских обязательств смело может вдесятеро превышать наличность банка, а стоимость акций любого торгового товарищества – представлять ценность, вчетверо большую, чем все его имущество.
В этом именно смысле, на основании преувеличения идеи, в основе совершенно верной, был учрежден банк и основана большая торговая компания – на акциях. Опорой последней должны были служить заморские владения и торговые дела Франции, которыми, как совершенно правильно предполагалось, надлежало в будущем воспользоваться в гораздо более усиленной степени, нежели им пользовались до того времени. Жажда наживы до бесконечности преувеличила надежды на те сокровища, которые предстояло добыть на берегах Миссисипи и в Луизиане, в Ост-Индии или в Африке.
Вскоре предприимчивый шотландец был удостоен почетного звания «генерал-контролера» финансов, ради получения которого он перешел в католичество. Торговая компания, акции которой стали раскупаться нарасхват, приняла участие в откупе государственных доходов и таким образом могла ссудить государству 1200 миллионов за весьма умеренный процент, вследствие чего правительство могло погасить некоторые из своих старых займов, по которым уплачивались более высокие проценты. Возвращенные по этим займам деньги, в большей своей части, были обращены прежними кредиторами на покупку новых миссисипских акций, которые вследствие этого стали быстро возрастать в цене. Все захотели участвовать в барышах компании, стали покупать акции, брать их в качестве залога,– увлечение приняло громадные размеры; в то же время выпущено было и огромное, ни с чем не соразмерное количество банковых билетов, и мимолетное изобилие денег привело к весьма важному в политическом смысле замыслу – задумали выкупить покупные должности, уплатив обладателям права на них известную сумму, дабы вновь возвратить государству право произвольного распоряжения этими должностями .
Но до этого дело не дошло – все предприятие было подорвано правительственным распоряжением, по которому никто не имел права держать дома наличными деньгами сумму, превышающую 500 ливров. Этим распоряжением, совершенно во вкусе XVIII века, хотели искусственно поддержать курс бумажных денег, выпущенных в огромном количестве. Но в сущности оно-то и навело всех на сомнение в возможности получения полной суммы по всем выданным обязательствам. Притом же и большие торговые предприятия не приносили ожидаемых барышей: когда же, вскоре, вопреки всем представлениям и доводам Джона Лоу, ценность банковых билетов была понижена наполовину – наступил полный крах предприятия. Все очнулись от ослепления, стали осаждать банк требованиями, и оказалось, что банк не в состоянии уплатить всем. Насколько велико было бедствие, можно судить по тому, что не было уплачено заявленных обязательств на 2000 миллионов франков! Лоу вынужден был бежать; регент, некоторые из его приближенных и те немногие, что были поумнее других, воспользовались суммами банка для уплаты своих долгов, и даже кое-что полезное было сделано на эти суммы: государство же значительно снизило тягость своих долгов, черпая средства из оборотов банка.