Английский парламент отсрочил свои заседания, возложив текущие дела на особую комиссию. Король возвратился из Шотландии и по-видимому был готов поступать разумно. Меры Палаты общин против порядков англиканской Церкви (придача пасторам учителей, лекторов) порождали брожение в народе, а в самой палате было сильное, умеренное меньшинство, которое считало, что пора уже остановиться. Но ирландский погром снова разжег протестантское чувство, всюду ходили слухи о папистских заговорах. Главное же было в том, что палата зашла слишком далеко для того, чтобы не идти еще далее.

Самый влиятельный из лидеров парламентского большинства, Джон Пайм, побудил палату к еще одному революционному шагу. В представленном ею великом увещании (Remonstration), содержавшем 200 пунктов, были изложены все обвинения в адрес правительства – настоящие и прошедшие. В заключение требовалось лишение прелатов их светских должностей и почетного звания и назначение на высокие места как по внутренним, так и внешним делам только лиц, облеченных доверием парламента.

Но выскажется ли большинство Нижней палаты за это «увещание» – было еще вопросом. Это должно было решиться 22 ноября 1641 года. После ожесточенных прений, длившихся до полуночи, и в которых, с одной стороны, спорили Эдуард Гайд, лорд Фальклэнд, Джон Кольпипер, а с другой – Пайм и Гампден, послание было одобрено с перевесом всего лишь в 11 голосов (159 за послание, 148 против). Меньшинство отчаянно протестовало и произошла бурная сцена – была минута, когда сама палата грозила обагриться кровью, но Гампдену удалось усмирить волнение. Спустя несколько дней король прибыл в Лондон, где был принят вполне приветливо. «Увещание» было ему представлено. Он назначил новых лиц на правительственные должности из числа парламентского меньшинства: в их числе были лорд Бристоль и его сын Джон Дигби.

Однако полный разрыв был уже близок. Поводом к нему послужили отношения епископов – население восставало, преимущественно, против них. Они подвергались оскорблениям, а тирания, до которой позволяла себе доходить Палата общин, грозила им величайшей опасностью. В декабре 1641 года они представили, за главной подписью архиепископа Йоркского, письменное уведомление, в котором, надо признать не совсем разумно, заявляли, что не будут признавать для себя обязательными парламентские постановления до тех пор, пока не будут насильственно лишены своих кафедр. Палата ответила на это обвинением духовенства в государственной измене. Двенадцать епископов подверглись заключению, а все остальные духовные чины – изгнанию из парламента. Большинство Палаты общин давно уже придерживалось мнения шотландцев о необходимости освободить духовенство от участия в политических делах.

Против первых советников короля, лордов Бристоль и Дигби, было тоже сформулировано обвинение в государственной измене. В подобные времена существует всегда какое-нибудь слово, которым клеймят все то, что хотят истребить – таким обвинением служило теперь «братание с Испанией». Натянутость положения и последние решения радикальной партии внушили Карлу роковую мысль: он ответил на обвинение своих лордов встречным обвинением в государственной измене пятерых членов Нижней палаты, в том числе Пайма и Гампдена. Верхняя палата была изумлена, выслушивая это обвинение, потому что ей не были подсудны члены Нижней палаты. Король решил арестовать вышеупомянутых лиц на другой же день, но они узнали об этом утром (4 января 1642 г.) и тогда совершилось нечто неслыханное, а именно: когда сам король Англии вошел в Палату общин с вооруженным конвоем из офицеров и своей стражи, то пятерых обвиняемых там не оказалось. Он обратился с вопросом к спикеру, тот упал на колени и стал извиняться, причитая о том, что он только слуга палаты.

«Птицы выпорхнули, как вижу»,– сказал король, а затем прибавив несколько слов – полуобещаний, полуугроз – удалился.

Стало ясно, что после этого безумного шага, разом как бы оправдавшего все меры, принятые палатой до того момента, становилось невозможным какое-либо примирение, какое-либо совместное действие между королем и парламентом. Само население, именно лондонское, было задето этой – не то неудавшейся, не то и не начатой, а лишь намеченной – попыткой к перевороту, посягавшему на права парламента, который стал всемогущим благодаря этой самой несчастной затее. Король удалился в Гамптонкорт, потом в Виндзор, между тем как Палата общин продолжала заседать среди ликований народа и с участием возвратившихся в нее Пайма, Гампдена и прочих. Она издавала, без всякого страха постановления, по которым король лишался права назначать должностных лиц без согласия парламента, лишался он и главного командования над армией. Учреждалась гражданская стража. Мечи были обнажены.