Вся Италия в это время переживала тяжелый кризис, который имел не только местное значение по отношению к Риму, как папской резиденции, но распространялся далеко за пределы Италии. Сильное и глубокое движение в недрах самой церкви, приводящее на память имя Григория VII, не могло ограничиться только борьбой против известных злоупотреблений или учреждений, не могло оно улечься после обнародования Вормсского конкордата, который несколько успокоил знаменитый спор об инвеституре, но не решил его окончательно. В то время, когда римская церковь являлась громадной силой, безусловно владевшей умами, когда достаточно было проповеди французского аббата, чтобы поднять на ноги двоих могущественных королей и сотни тысяч людей всех сословий устремить на выполнение предприятия, которое при сколько-нибудь спокойном обсуждении выглядело бы невозможным и несбыточным — в это самое время, на этой же почве, впервые пробудилось сомнение, дух диалектики, способный руководствоваться только логическими основами и выводами. Насколько в иерархическом развитии церкви идея папского всемогущества, как она предоставлялась клюнийским инокам и самому папе Григорию, стала в своем роде выводом, последним словом, настолько же другие умы стремились прийти к такому же выводу в области богословия, в области христианского самосознания, в системе вероучений или догматов, и один из современников Григория VII, архиепископ Ансельм Кентерберийский, может быть назван главным представителем этой церковной науки — схоластики. Преобладающей, основной идеей этой науки было стремление облегчить человеческому мышлению познание христианской истины — доказать истинность, логическую необходимость веры. Но этим путем пришлось прийти и к вопросу об отношении между верой и знанием, и нашелся такой смельчак, который этим путем дошел до исследования «разумных основ веры», так называемых «rationes fidei». Смельчак этот был известный парижский богослов и преподаватель философии, француз Пьер Абеляр, с 1115 г. своей искусной диалектикой и горячей речью привлекший к себе массу учеников. То озлобление, с которым выступил против Абеляра Бернар, аббат Клервоский, в то время один из влиятельнейших людей в западной церкви, несомненно доказывает, что критические и скептические элементы уже начинали проявляться в обществе довольно ощутимо. Бернар нападал на учение Абеляра, жестоко порицал влияние, которое тот оказывал на молодых богословов, и в жалобе на него, поданной папе и кардиналам, привел целый ряд положений из его трактатов. На соборе в Сансе (1140 г.) все эти положения были признаны лжеучениями, а Пьер Абеляр осужден на монастырское заточение. Гораздо более опасным мыслителем проявил себя один из учеников Абеляра, Арнольд Брешианский, принадлежавший к духовному званию и сын клирика. Он с большим жаром и притом во всеуслышание проповедовал, что всем духовным лицам следует с величайшим презрением относиться ко всему мирскому. Клирик не должен иметь имущества, епископы — «регалий», монахи — собственности. В своем учении он собрал крайние выводы, уже до него высказанные клюнийскими отшельниками; он всем на вид выставлял глубокое лицемерие и гибельную ложь, заключавшиеся в том, что духовенство, присвоив себе власть над духом мирян, в то же время не отрекалось ни от мирского стяжания, ни от всех связанных с ним соблазнов. Его учение было встречено весьма сочувственно, тем более что в Италии спор об инвеституре пробудил критический дух и в связи с ним — упорное стремление к самостоятельности, которое было связано с древнереспубликанскими воспоминаниями и традициями больших муниципий Северной Италии. Воспрещение, наложенное Латеранским собором 1139 г. на его учение, не помогло. Арнольд не унимался, порвав всякие связи с официальными церковными порядками. В Риме его идея нашла могучий отклик и в значительной степени содействовала революционному движению 1143 г., когда папской власти была противопоставлена народная власть восстановленной Римской республики — Senatus populusque romanus. Среди этих волнений умер Евгений III (1153 г.). Нетрудно было понять, что в этом республиканском и в то же время антииерархическом движении, так сильно развившемся именно вследствие долгого отсутствия посредствующей власти императоров, и папской, и королевской власти приходилось бороться против одного общего врага.